Bleach © Kubo Tite, art by 響 полный размер по клику

+ 4 арта

Bleach © Kubo Tite, art by 響

@темы: Ичимару Гин, Bleach © Kubo Tite, пиксив.нет, Рисунки, Bleach, Мацумото Рангику

---

Bleach © Kubo Tite, art by ケイヒ・ガブリエル полный размер по клику

+1 арт

Bleach © Kubo Tite, art by ケイヒ・ガブリエル

@темы: Ичимару Гин, Bleach © Kubo Tite, пиксив.нет, Кира Изуру, Рисунки, Гин & Изуру, Bleach

---

Bleach © Kubo Tite, art by ヒツノ (Desire Life)

По клику - 28 артов, полный размер

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9.

10.

11.

12.

13.

14.

15.

16.

17.

18.

19.

20.

21.

22.

23.

24.

25.

26.

27.

28.


Bleach © Kubo Tite, art by ヒツノ (Desire Life)

@темы: Ичимару Гин, Desire Life, Bleach © Kubo Tite, пиксив.нет, Кира Изуру, Любимые мальчики, Рисунки, Гин & Изуру, Bleach

---

Bleach © Kubo Tite, art by ヒツノ, にょりん, ちか圓 Полный размер по клику

Art by ヒツノ (Desire Life)

***



Art by にょりん

***



Art by ちか圓

@темы: Ичимару Гин, Desire Life, Bleach © Kubo Tite, пиксив.нет, Кира Изуру, Любимые мальчики, Рисунки, Гин & Изуру, Bleach

---

Bleach © Kubo Tite, art by blood_orange

@темы: (с) blood_orange, Ичимару Гин, Bleach © Kubo Tite, Кира Изуру, Рисунки, Гин & Изуру, Bleach

---

Bleach 611: Soul King

Блич порадовал. Наконец закончились бои с нулевым отрядом и появился Король Душ.
Внезапные родственные связи и драматичный финал в наличии)
Ичиго и ко спешат на помощь, но что они смогут сделать?

+2, спойлер

На Айзена похож)


Всё-таки Ичиго имеет родство с Королём Душ.
Как и все квинси, коль скоро в них течёт кровь Яхве.


Bleach © Kubo Tite, глава 611

@темы: Bleach-манга, Bleach © Kubo Tite, Bleach

---

Авторам команды Гин/Кира посвящается)

Закончилась Четвёртая Битва Пейрингов. Наша доблестная команда Гин/Кира заняла в ней почётное первое место с конца) Меня печалит, что любимый пейринг так непопулярен, но хочется говорить совсем не об этом. Хочется сказать о том, что я получил невероятный драйв и удовольствие от взаимодействия с командой. Не передать никакими словами, как я благодарен авторам, которые пришли. Радость от новых текстов и артов была просто феерическая.

Red pineapple juice, на веки твой за прекраснейшую космоаушку-экшн и романс, которые готов перечитывать бесчисленное количество раз, за всё, что написано и ещё не написано, но уже заочно люблю.
Торетти, тысячу раз спасибо за потрясающую драму, она выше всяких похвал, за драгоценный канон.
Глазъ, обожаю твоих волшебных зимних Гина и Киру, любуюсь снова и снова, "Прогулка" Земфиры из-за прямой ассоциации с этим артом надёжно засела в плейлисте.
Кайто Сай, мой дорогой подельник и сообщник, спасибо за твои прекрасные идеи, за вдохновляющие простыни обсуждений в умылках и охренительные арты. Пусть все задумки найдут воплощение)
Li_Liana, солнце, спасибо за твой укуренный юмор и позитив! Зайчики форева^____^
Ms. Anitha, очень нравится твоя манера письма, в ней есть особенная лёгкость, которую очень люблю. Спасибо за идеальное воплощение идеи с "Антиквой", за умопомрачительного Гина, которого хочется оберегать и защищать, и заботливого Киру, который это делает)
Кристал., ты такой прекрасный друг) Спасибо огромное за беттинг, за твою уверенность и спокойствие, за то, что была рядом и помогала, когда нужна была помощь.

Деанон команды Гин/Кира

@темы: Фестовое, БП, Творчество друзей, Bleach

---

Фанфик с БП

В общем-то, на минувшей БП я ничего писать не намеревался, но идея Кайто Сай на основе Духов Листопада была слишком прекрасна и заманчива. К тому же, подходила под тему "мистика".
В общем, об этом тексте я ни секунды не жалею, хотя писать было очень трудно.
В процессе укурился японской природой и разными деталями так, что до сих пор не отпускает. Добавил в текст фотографии из разных источников, которыми вдохновлялся - все не мои, я только позаимствовал. Песня тоже к идее имеет прямое отношение, соавтору-вдохновителю за всё спасибо)

Название: Сираками
Автор: Crystal Sphere, Кайто Сай
Пейринг/Персонажи: Гин/Изуру
Размер: 4350 слов
Жанр: мистика, драма, AU
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: Bleach © Kubo Tite
Саммари: маленький Кира с родителями приезжает на лето в деревню
Предупреждения: физическая смерть персонажа

Часть 1.
Одним из первых детских воспоминаний Изуру было лето. Залитая солнцем веранда, запах дерева, тепло прогретых досок под ногами и радостное восхищение, разгоравшееся в груди при виде восхитительной громады леса, простиравшегося, насколько хватало взгляда, на многие мили вокруг.
Родители Изуру жили в городе. В начале лета они приезжали в деревню, чтобы навестить деда, и оставляли Изуру на его попечение до осени. Детей в деревне было немного, ровесников – ещё меньше. Общение не складывалось, и основную часть времени Изуру проводил один или с дедом.
Их дом стоял на краю деревни, расположенной в горной местности под названием Сираками на северо-западе острова Хонсю. Рядом с домом протекал ручей, а сразу за ним начинался лес. Деревья в нём были огромными, с высокими стволами и раскидистыми кронами. На вид им было несколько сотен лет, но никто не мог бы сказать точно – этот древний лес раскинулся здесь задолго до того, как появилась деревня.
Места были заповедными, о них ходило множество легенд. Дед нередко рассказывал их, когда они вдвоём гуляли по лесным тропинкам, и раз за разом Изуру узнавал всё больше удивительных вещей, не дававших покоя его воображению. Лес казался ему загадочным существом, полным тайн – он восхищал, завораживал и разжигал любопытство.



В тот день Изуру проснулся очень рано. Во двор залетела лесная птица и пела так громко, что Изуру не мог дольше спать. Он выбрался из постели, оделся и вышел во двор.
Пение доносилось из зарослей кустарника на берегу ручья. Стараясь двигаться бесшумно, Изуру подкрался ближе и смог рассмотреть крохотную птицу с коротким вздёрнутым хвостом, снующую среди ветвей. Птица замерла, выдала несколько замысловатых трелей и скрылась в густой листве на другом берегу ручья.
«Крапивник!» – мелькнуло в голове Изуру. Маленькая птица-божество из дедовых рассказов о древних айнах, живших когда-то на этой земле. Дед показывал её однажды, но понаблюдать тогда не удалось: слишком проворно она перемещалась и почти сразу исчезла из виду, затерявшись в лесной чаще.
Заблудиться в лесу Изуру не боялся. Он считал его своим другом и удержаться, не последовать за сказочной птицей не мог. Крапивник перелетал с ветки на ветку, выводя всё новые трели – Изуру крался следом, стараясь не спугнуть и рассмотреть поближе. Крошечная птица, коричневато-бурые перья – казалось бы, ничего особенного, но Изуру не мог отвести взгляд. Он не заметил, как тропинка осталась в стороне.



Песня крапивника доносилась из оврага, густо поросшего шиповником и тёрном. Выбрав пологий склон, Изуру осторожно спустился вниз и прислушался, вглядываясь в переплетение ветвей.
Песня стихла. Наступила тишина, не нарушаемая даже шумом ветра. Кроны вековых буков смыкались высоко над головой, образуя плотный купол, внутри которого царило безмолвие.



По дну оврага стелился туман, пахло сыростью. Крапивника нигде не было видно. Побродив немного среди колючих кустов, Изуру, поёживаясь от холода, начал взбираться обратно.
Подниматься по склону было труднее, чем спускаться. Овраг оказался глубже, нежели представлялось вначале; ноги скользили, и несколько раз Изуру едва не съехал вниз, цепляясь за выступающие корни и низко растущие ветки. Наконец, исцарапанный, с изодранными рукавами и перепачканными коленями, Изуру выбрался на ровную поверхность.
Оглядевшись, он попытался вспомнить, с какой стороны пришёл, но все деревья вокруг были одинаковыми, словно величественные колонны, и Изуру, к своему ужасу, понял, что заблудился. Стараясь не поддаваться панике, он пошёл в ту сторону, где лес казался светлее.
Тишина давила на плечи, саднили оцарапанные локти и ладони, в палец впилась заноза, и, кажется, не одна, но Изуру не давал себе отдыха ни на минуту. Он спотыкался, падал, бросаясь в просветы между деревьями, когда ему казалось: вот она, деревня! – но это была лишь поляна. На глаза наворачивались злые слёзы, Изуру сердито шмыгал носом, укоряя себя за слабость, и снова поднимался, чтобы идти вперёд.



Иногда он слышал голоса – вроде бы, совсем рядом – но никого не находил. Вокруг, по-прежнему, было безлюдно, лишь мрачно темнел недавно казавшийся таким дружелюбным лес. Рассеянный свет, едва проникавший сквозь густые кроны, постепенно тускнел, от земли поднимался туман, за деревьями мелькали смутные тени, вспыхивали чьи-то глаза.
Внезапно перед Изуру открылась поляна, на которой возвышался храм. Не помня себя от радости, Изуру бросился к нему, уверенный, что уж теперь-то он спасён, что здесь получит помощь, но его надеждам не суждено было сбыться: храм оказался заброшен.

Полуразрушенный храм представлял собой печальное зрелище. Уцелевшими казались только украшавшие его П-образные ворота в виде арки с двумя перекладинами. Подойдя к ним, Изуру сел на землю и заплакал. Ему не было страшно, только очень обидно, как бывает, когда предал друг.



Обычно Изуру не плакал, но сейчас он настолько устал и отчаялся, что держаться уже не было сил. Закрыв глаза, он позволил слезам катиться, лишь иногда всхлипывая и вытирая лицо тыльной стороной ладоней.
Рядом хрустнула сухая ветка. Изуру решил, что ему показалось, но шорох раздался снова, и Изуру поднял лицо. Перед ним стоял мальчик, на вид ровесник, худой и нескладный, с необычно белой для японца кожей и светло-пепельными волосами, в беспорядке падавшими на лоб. Мальчик щурил раскосые глаза и растягивал губы в широкой улыбке, отчего был похож на лису.
«Ушек не хватает», – отстранённо подумал Изуру, забыв про слёзы.
– Как тебя зовут? – произнёс, тем временем, мальчик, растягивая «у» и не переставая улыбаться.
– Кира Изуру, – ответил Изуру, попытавшись подняться на ноги, чтобы вежливо поклониться.
– Красивое имя, Изуру, – прозвучало внезапно так близко, что чужое дыхание коснулось виска. – Я Гин, – сообщил мальчик ему в самое ухо, и на мгновение Изуру показалось, что его обнюхивают.
Изуру озадаченно моргнул, выходя из оцепенения, и уставился на протянутую ему руку.
– Спасибо, – поблагодарил он, принимая помощь. И, улыбнувшись, смущённо добавил: – Я погнался за крапивником и заблудился. Не мог бы ты показать мне выход из леса?
Не отпуская улыбку с лица, а руку Изуру – из своей руки, Гин склонил голову набок и стоял неподвижно, рассматривая его сквозь плотно сомкнутые веки.
В том, что его рассматривают, Изуру не сомневался: у него мурашки бежали по спине от такого внимания.
Но Гин вдруг кивнул, перехватил его руку за запястье и потянул за собой.
– Пойдём, я покажу тебе выход, – сказал он, как ни в чём не бывало.
Изуру повиновался.

– Тебе нравятся птицы? – поинтересовался Гин, легко продвигаясь по лесу, уверенно ведя Изуру за собой.
– Да, – просто ответил Изуру. – Они красиво поют, особенно крапивник. Но в этом лесу их мало.
– Это буковый лес, – уточнил Гин, будто это всё объясняло – вероятно, так оно и было. – Мне нравятся листья. Нравится слушать, как они шуршат.
Изуру невольно улыбнулся, представив шорох листьев и Гина, затаившегося среди этой звенящей тишины. Он ускорил шаг, стараясь не отставать.
– И мне, – наконец, ответил он, поддерживая разговор. – Нравится смотреть, как они кружат в воздухе. И иногда – ловить.
Улыбка Гина, казалось, стала ещё шире, а пальцы скользнули по запястью и сцепились с пальцами Изуру в замок. Всю оставшуюся дорогу он болтал без умолку, рассказывая Изуру про птиц, которых ему доводилось увидеть в этом лесу. Он улыбался, хитро щурил лисьи глаза, а Изуру слушал, и лес уже не казался ему зловещим. Мягко светило закатное солнце, и пальцы Гина были тёплыми в его руке.

Вскоре они вышли на тропинку, и Изуру осмелился задать вопрос, который уже некоторое время не давал ему покоя.
– Ты ведь не из деревни? – он не знал почему, но мысль о том, что они могут больше не увидеться, казалась ему грустной.
Гин повернул голову, прищуренные глаза на мгновенье открылись, и Изуру поймал пристальный взгляд, словно просвет прозрачно-голубого неба сквозь пелену облаков.
«Такого взгляда не бывает у людей», – мелькнула торопливая, словно чужая мысль.
– Нет.
Изуру замер, захваченный этой мыслью врасплох. Он смотрел на Гина – и будто сквозь него.
– Сира… ками. Сираками-Санти. «Горные земли белого бога» – так говорит название этих мест. Ты ведь не…
Гин мотнул головой, светлые волосы рассыпались по лбу. Изуру улыбнулся, отбросив странные мысли.
– Могу я увидеть тебя снова? – спросил он.
– Конечно. Приходи, я буду здесь, – беспечно ответил Гин.
Изуру снова улыбнулся и кивнул.
– Я приду.

Остаток дня Изуру провёл с дедом, упрекнувшем его за долгое отсутствие, но и только. О своей погоне за крапивником и встрече с Гином Изуру не рассказал – он сам не понимал, почему. А на следующий день, с утра пораньше, вновь собрался в лес.
Когда Изуру вышел из комнаты, дед сидел на энгаве и пил чай. Поздоровавшись, Изуру замер в растерянности – впервые ему было что скрывать.
Но дед, казалось, не замечал его неловкости. Улыбнувшись, он, как всегда, пригласил Изуру присесть рядом. Передавая ему чашку с чаем, дед заговорил, словно продолжая давно начатую беседу.
– Когда мне было немногим больше, чем тебе сейчас, в лесу был храм. Но священников донимали йокаи, и, устав с ними бороться, бедняги сдались и ушли, а храм разрушила торжествующая нечисть. Только ворота остались – мне довелось набрести на них несколько раз. Об этих воротах ходят нехорошие слухи, так что, если увидишь, не проходи через них. Иначе можешь не найти дорогу назад.
Допив свой чай, дед ласково потрепал Изуру по волосам и ушёл в дом, а Изуру вскочил и помчался так быстро, как мог, словно лес тянул его к себе с непреодолимой силой.



Изуру оставался в деревне всё лето. Дни напролёт он проводил с Гином и приходил домой, только чтобы поесть, помыться и провалиться до рассвета в короткий летний сон, а утром снова убегал в лес.

В последние дни августа приехали родители, пришло время возвращаться домой. Изуру очень трудно переживал отъезд и долго не мог привыкнуть к городской жизни. Он стал замкнутым, мысленно возвращаясь и подолгу оставаясь в прошедшем лете. Все занятия казались скучными, время тянулось бесконечно долго. В апреле Изуру пошёл в школу.

Знания давались ему легко, и он много времени проводил за книгами. За весной пришло лето и предвкушение летних каникул. События прошлого года, отошедшие на задний план с началом учебного года, теперь вспоминались всё чаще.

В деревню Изуру ехал со странным чувством. Он знал, что может больше не увидеть Гина, и тогда лето будет совсем не похоже на предыдущее. Дорога занимала несколько часов, Изуру молчал, задумчиво глядя в окно на проносившийся мимо пейзаж.


В деревне ничего не изменилось. Изуру обошёл дом и вернулся во двор. Лес манил его. Сообщив родителям и деду, что хочет размяться после долгой дороги, Изуру бегом направился к опушке.
Он бежал по знакомым тропинкам и чувствовал, что летит. Это чувство было настолько сильным, что Изуру едва мог справиться с ним.
Гин появился не сразу. Изуру успел обойти почти все места, где они играли прошлым летом – оставалось одно. Добравшись туда, Изуру растянулся на земле под огромным буком и закрыл глаза.
– Гин, где же ты? – сказал он вслух.
Над головой шелестели листья. Изуру прислушался к ним, стараясь раствориться в звуке, который так любил Гин. Шелест бесчисленного множества листьев наполнил его, ему казалось, что он слышит дыхание каждого дерева в этом лесу. В этот миг Изуру чувствовал себя духом леса, неотъемлемой частью его.
– Тебя долго не было, Изуру, – прозвучало над ухом, и Изуру открыл глаза.



Изуру был уверен, что так будет всегда. Каждый год с наступлением летних каникул он возвращался в деревню, каждый год оставался с Гином до наступления осени. Время летело, но их дружба оставалась неизменной. Изуру было шестнадцать, когда он обнаружил, что смотрит на Гина снизу вверх. За прошедший год Гин вытянулся, в его осанке появились вкрадчивость и гибкость, притягивающие взгляд. В тот год Изуру с удивлением отметил, что и сам вырос и стал шире в плечах.

На следующий год весной, когда Изуру перешёл в последний класс старшей школы, внезапно заболел и умер его дед. Изуру вместе с родителями приехал в деревню, чтобы попрощаться с ним. Выбраться в лес он смог только поздно ночью, но отчего-то был уверен, что Гин будет ждать его.
Они почти не разговаривали, Изуру был расстроен и подавлен. Гин привёл его в храм на поляне, проведя по тропе с другой стороны от ворот. Разрушенный на вид, храм оказался вполне уютным жилищем внутри.
То, что происходило дальше, Изуру мог бы назвать безумием, если бы его волновали определения. Но ему достаточно было того, что Гин был близко, как никогда раньше. Так близко, что их дыхание смешивалось и кожа касалась кожи.
Гин первый полез целоваться. Изуру с готовностью отвечал, одной рукой зарывшись в его волосы, другой яростно прижимая его к себе. То, как они справлялись с последствиями поцелуев, Изуру старался не вспоминать – от тех воспоминаний последствия возвращались с новой силой. Думать о чём-то или ком-то, кроме Гина, у него ещё долго не получалось.

Он приехал снова в июле, когда начались летние каникулы, но на этот раз остаться до осени ему не позволили. Деда больше не было, и как ни убеждал Изуру, что он уже взрослый и может жить один, родители были твёрдо настроены забрать его с собой. Последним аргументом стали слова отца о том, что Изуру действительно уже не ребёнок, что это его заключительный год в школе и настала пора задуматься о будущем. Их семья никогда не была зажиточной, и этим летом Изуру предстояло найти работу.
В этот раз Изуру провёл в деревне только полторы недели.


Работа при госпитале была механической. Изуру следил за порядком в лаборатории, мыл пробирки и выполнял разные поручения. На выходные он уезжал в деревню – родители согласились отпускать его, признав, что если он достаточно взрослый, чтобы работать, то и отдыхать может по своему усмотрению. Заработанных денег хватало на дорогу и еду, оставшуюся сумму он отдавал родителям.

Встречи с Гином были единственным, что радовало его, но необходимость постоянно расставаться омрачала эту радость. Дорога в деревню занимала около трёх часов, он приезжал в субботу утром и уезжал в воскресенье вечером. Неполных два дня – так мало, но тем ценнее они были для него.

В сентябре началась учёба, и поездки в деревню прекратились. Этот год показался Изуру невообразимо долгим и безрадостным. Нагрузка в школе возросла – весной предстоял общенациональный экзамен и поступление в университет. Изуру сосредоточился на занятиях и старался не думать о лете, чтобы хоть как-то примириться с реальностью, в которой его устремления к Гину были неуместны и неосуществимы. Учителя хвалили его, отец одобрительно молчал, но во взгляде проскальзывала тревога, и только мама иногда с грустью замечала ему, что он совсем перестал улыбаться. Тогда Изуру улыбался ей и говорил, что всё в порядке. А потом обкладывался книгами и не выходил из своей комнаты сутками. Ему нужен был хотя бы глоток свободы, но даже этого глотка у него сейчас не было.


С окончанием школы жизнь Изуру изменилась. Сдав общенациональный экзамен с высоким баллом, Изуру подал заявление в несколько престижных университетов страны, в том числе императорский университет Тохоку в Сендае.
Третий старейший по дате основания после Киотского и Токийского, национальный университет Тохоку отдавал приоритет исследовательской деятельности и следовал принципам открытости и практической направленности исследований и образования.
В этом университете познакомились родители Изуру: его отец был студентом по обмену из Скандинавии, мама – японка, приехавшая учиться в Сендай из Акиты, куда, по окончании университета, и переехала образовавшаяся семья.
Получив допуск к вступительным экзаменам в Тохоку дайгаку, Изуру приложил максимум усилий для достижения цели, и его старания не были напрасны – он был принят. Оставив родной город и довольных успехами сына родителей, Изуру переехал в Сендай.

С жильём сложилось удачно: для Изуру нашлась комната в студенческом общежитии. Изуру выбрал медицинский факультет и посвящал учёбе большую часть времени, не забывая, тем не менее, изучать новое место обитания – город Сендай был красив.

Четыре месяца занятий пролетели, как один день. В августе начались каникулы, и Изуру получил долгожданную возможность поехать в деревню. Родители хотели увидеть его, поэтому решено было, что Изуру приедет к ним, и вместе они отправятся в деревню. Они – на несколько дней, он – до конца каникул.

До дома было два часа пути по скоростной линии синкансен. Потом – тёплый семейный ужин и разговоры. В ту ночь Изуру долго лежал без сна: возвращение домой и мысли о Гине радовали и волновали одновременно.
После полуночи пошёл дождь: тяжёлые капли стучали по стеклу, шуршали за окном. Убаюканный мерным шумом дождя, Изуру уснул.

Наутро выехали рано. Большую часть пути удалось преодолеть без затруднений, но на одном из горных участков попали в ливень. Отец Изуру увидел приближающийся на высокой скорости автомобиль, появившийся из-за крутого поворота дороги и следовавший по встречной полосе. Он выкрутил руль, уходя в сторону – водитель встречного автомобиля сделал то же самое. Изуру не успел даже испугаться.


Часть 2.
Изуру вытянулся на футоне и закрыл глаза. В виске пульсировала боль, ныла спина.
«Чёртовы экзамены, – устало подумал он. – Всего третий год. Осталось ещё столько же. Зачем я пошёл на медицинский?»
Двигаться не хотелось. Прижав тыльную сторону ладони ко лбу, Изуру попытался вспомнить, как радовался, когда узнал о том, что зачислен в один из лучших университетов, что будет жить в Сендае…
Вспоминая об этом, Изуру задремал.

Он ступал босиком по прогретым доскам, щуря глаза от яркого света. Было тепло, хотелось остаться там подольше, но Изуру спешил, ему скорее нужно было добраться… куда?

Щёлкнула входная дверь, Изуру вздрогнул и проснулся. Несколько секунд он лежал, прислушиваясь к знакомым звукам: в раковине поплескалась и стихла вода, зашумел, разогреваясь, чайник, открылась и закрылась дверца холодильника…
Изуру снова начал проваливаться в сон и пропустил момент, когда в комнате появился Шухей. Проходя мимо Изуру, он поставил кружку с чаем в изголовье его футона, вторую – рядом с собой.

– Неважно выглядишь, – заметил он, выкладывая из сумки тетради и усаживаясь на пол среди них. – Как подготовка, уже всё выучил?
Изуру криво улыбнулся.
– Местами.
– Твоё «местами» означает «с любого места наизусть», я прав?
Шухей открыл первый попавшийся конспект на середине, наморщил лоб и принялся читать, бормоча себе под нос для лучшего запоминания.
Какое-то время сидели тихо: Изуру пил чай, Шухей читал.
– Ты преувеличиваешь, – нарушил молчание Изуру. – Спасибо.
– …А? Ты что-то сказал? – Шухей отвлёкся от конспекта.
– Нет, всё отлично, – Изуру поднялся и похлопал его по плечу. – Продолжай в том же духе, у тебя получается. Пойду, подышу воздухом, а то я сегодня не выходил.


Воспоминания о родителях были чёрно-белыми и без звука. Прямой серьёзный взгляд отца, улыбка матери, семейный ужин и горная дорога через лес. Прошло почти три года со дня аварии, похоронившей самых близких ему людей. Он сумел выжить в тот день, но иногда ему казалось, что прежний Изуру ушёл вместе с ними навсегда.



Прогуливаясь, Изуру добрёл до парка.

– Гин, куда мы идём?
– Скоро увидишь.
Дорога была ровной и широкой, но по мере продвижения вверх становилась всё уже, затем вдруг ушла во впадину, а потом снова устремилась круто вверх.
– Гин, давай отдохнём?– Изуру чувствовал, что порядком устал.
– Иди сюда. Смотри, – Гин улыбался, стоя наверху тропинки, протягивая ему руку.
Изуру ухватился за неё, преодолевая последнюю пару шагов, и оказался вплотную к Гину.
Гин указывал на что-то, но Изуру зажмурил глаза…

«Водопады… в тот день он показал мне целый каскад водопадов. А я вспоминал минуту, когда сам взял его за руку…»




Усевшись на скамейку, Изуру задумался, глядя на воду. Водная гладь переливалась под солнечными лучами и действовала почти гипнотически.

– Синее озеро? Но разве не все озёра синие?
– Возможно, – Гин рассмеялся. – Когда ты увидишь его, ты поймёшь.
Озеро было не просто синее. Сквозь идеально прозрачную поверхность, переливавшуюся всеми оттенками синего, отчётливо было видно коряги, корни и маленьких рыбок у дна. Изуру даже засомневался: вода ли это? Зрелище завораживало. Он наклонился ниже, держась за ветку, и внезапно потерял опору – нога заскользила по траве. Мгновенный укол страха – сердце ударилось о рёбра изо всех сил, а в следующий миг Изуру был пойман и упал назад.
Приземление оказалось мягким. Изуру понял, что лежит на Гине, и попытался откатиться в сторону – не удалось. Гин держал его, сомкнув руки в замок на солнечном сплетении.
– Ну и как тебе озеро? – привычно растягивая гласные, поинтересовался он.
Изуру почувствовал, что краснеет…



– Очнись! Да очнись же! – полный тревоги голос звенел в ушах.
Изуру открыл глаза. Было темно, парк был пуст. Впереди в нескольких метрах чернело озеро, отражая свет фонарей, а прямо перед ним стоял Шухей и тряс его за плечи.
– Прости. Кажется, я заснул.


Подобные сны Изуру видел и раньше. В последнее время они приходили каждый раз, когда Изуру хоть ненадолго отключался. Очень скоро он понял, что это не сны, а воспоминания. Обычно это были родители, прогретый солнцем пол на веранде, лес и Гин – улыбчивый светловолосый мальчишка, с которым, судя по всему, Изуру проводил немало времени.

Иногда Изуру гадал, где сейчас Гин, помнит ли его. Он вспомнил старый дом на опушке леса. Деда, которого давно не было в живых. Связавшись с бывшим опекуном, Изуру узнал, что дом по-прежнему принадлежит семье Кира.

«Надо бы съездить туда, – думал Изуру, засыпая. – Я совсем забыл о нём. Забыл что-то важное…»

Они шли по каньону, стены которого были вымощены серым и коричневым камнем. Гин шёл впереди. Заметив огромный серый камень с плоской поверхностью, Гин взобрался на него и прилёг, будто устал. Сейчас он напоминал большую белую ящерицу, греющуюся на солнце. Изуру сел рядом. Вид лежащего на камне Гина вызывал в нём необъяснимое беспокойство. Хотелось поднять его, растормошить, заставить снова идти вперёд.
– Ты устал? – спросил Изуру.
Гин не ответил.
Тогда Изуру потянулся к нему и осторожно провёл ладонью по лицу, убирая волосы со лба. Глаза Гина были распахнуты, безжизненный неподвижный взгляд устремлён в небо.



Изуру дёрнулся, как от удара, и сел в постели, часто дыша. Наверное, он что-то крикнул, потому что Шухей приподнялся на локтях и глядел на него со своего футона.
– Кошмар приснился?
– Да. Прости, что разбудил.
Шухей выудил из-под подушки телефон, взглянул и положил обратно.
– Да ничего. Всё равно вставать через полчаса.
Изуру выпутался из одеяла.
– Я в душ. Поспи ещё, я, если что, разбужу.
– Ладно.

Вода привела Изуру в чувство, но, в то же время, пробудила новую порцию мыслей и воспоминаний. Выйдя из душа, Изуру быстро оделся и сложил в сумку всё необходимое. Конспекты и книги в это число не входили.

– Куда это ты собрался? – прозвучал за спиной удивлённый голос. Шухей не спал.
Изуру напрягся.
– На экзамен, куда же ещё.
– Ну да, с походным рюкзаком. Ты точно ничего не хочешь рассказать? Я ведь не слепой.
Изуру помолчал немного, обернулся.
– Не сейчас.
По взгляду Шухея он видел, что тот готов настаивать, и поднял руку в останавливающем жесте.
– Давай потом, ладно?
Шухей смотрел внимательным цепким взглядом, в котором ясно читалось беспокойство.
– Хорошо. Но скажи, хотя бы, когда ты вернёшься. Могу же я знать?
Изуру качнул головой. У него не было ответа на этот вопрос.



Подходя к дому, Изуру не мог унять волнения. Он был готов к тому, что это место стало чужим за время его отсутствия. Но оно было именно таким, каким и помнил его Изуру. Лишь отдельные детали указывали на то, что в нём живут другие люди – дом сдавался внаём. В саду цвели фруктовые деревья, на веранде играли дети. Изуру снова вспомнил, какие тёплые под ногами те доски, когда утром их прогревает солнце.

Беспокоить людей не хотелось, но пожилой мужчина, возившийся на участке, заметил его и подошёл сам. Изуру представился, сказал, что жил здесь раньше. На предложение войти в дом ответил вежливым отказом, сославшись на то, что приехал прогуляться по лесу и навестить друга. Хозяин не стал настаивать, но пригласил заглянуть на обратном пути. Изуру вежливо его поблагодарил и отправился в лес.



Ноги сами вынесли его на ту поляну, где он впервые встретил Гина. Изуру позвал его раз, потом ещё и ещё, но лес оставался безмолвен. Изуру казалось, что он чувствует на себе взгляд, оборачивался, но вокруг никого не было. Он продолжал звать Гина снова и снова, а когда устал, то сел под деревом и закрыл глаза, положив голову на руки.
– Гин. Я не уйду, пока не увижу тебя, – произнёс он шёпотом.
– Изуру. Тебе не следовало приходить, – прозвучало в ответ, и Изуру вскинул лицо.
Гин стоял перед ним.

Он был такой же, как всегда, только взрослый. С привычной жутковатой улыбкой в пол-лица и прищуренными глазами, неестественно тонкими руками, бледной до прозрачности кожей и почти белыми волосами, рассыпавшимися по лбу. Наверное, нужно было испугаться – любой испугался бы – но не Изуру.

В дороге он много раз представлял себе эту встречу, подбирая нужные слова, но все они забылись, когда пришло время что-то сказать. В образовавшуюся пустоту хлынула лавина эмоций и забытых воспоминаний.
Он молча смотрел на Гина и понимал, насколько важно для него то, что оказалось похоронено в завалах памяти в тот злополучный день три года назад, и как пугает его мысль о том, что он мог никогда этого не вспомнить.
– Меня долго не было, – наконец начал он, сжимая в кулаки немеющие от волнения пальцы. – Это не потому, что не хотел приезжать. Кое-что произошло… много всего. Но теперь я вернулся.
Изуру замолчал, говорить было очень трудно. Он напряжённо всматривался в знакомые черты, не в силах отвести взгляд. Ему казалось, что от фигуры Гина исходит едва заметное свечение.
– Мы были детьми, Изуру. Всё в прошлом, – Гин отвернулся, словно избегая его взгляда.
Изуру сделал шаг вперёд, Гин отступил назад.
– Всё было несерьёзно. Между нами нет ничего общего. Возвращайся и живи человеческой жизнью, – добавил он.
Изуру словно громом оглушило: «Человеческой жизнью? Вот оно!»
Эта мысль постоянно ускользала, но теперь Изуру понял, что не давало ему покоя, когда он думал о Гине всё это время.
Гин успел сделать несколько шагов, но слова Изуру заставили его остановиться.
– Не человек.
– Что?
– Я всё знаю. Ты не человек. Но это неважно. Я сыт человеческой жизнью. Позволь мне остаться тобой.
Гин молчал. Прошла минута или две, прежде чем он заговорил.
– Я хотел похитить тебя, когда ты был ребёнком. Это я сделал так, что ты заблудился. Но люди должны жить с людьми. Тебе нечего делать в мире духов, Изуру. Прощай.
Он сделал шаг и растворился среди деревьев.


Изуру бежал и кричал его имя, а ветки хлестали его по лицу, цеплялись и рвали одежду. Изуру помнил, как заблудился в этом лесу впервые, каким недружелюбным может быть этот лес, но сейчас это не имело значения. Ничто не имело значения, кроме одного: он хотел вернуть Гина.
– Постой. Пожалуйста, послушай меня. Не уходи. Гин! – запнувшись о корни деревьев, Изуру упал, скатился с крутого пригорка, собирая кочки.
– Не смей бросать меня здесь! – со злостью выкрикнул он, ударяя кулаками о землю, вцепляясь в неё ногтями. – Как ты не понимаешь? Я не могу жить в мире людей! Я проклят!
Опустив голову, он тяжело дышал, глядя перед собой.
– За все те долгие годы… ты привязал к своему миру, к себе.
Он поднял голову, уже почти не надеясь, но упрямо не желая сдаваться, и замер: Гин завис над ним. Он не касался земли, словно парил над поверхностью, в украшенном узорами просторном кимоно, не скрывавшем пушистого белого хвоста. Длинные тонкие пальцы заканчивались заострёнными ногтями, из светлых волос виднелись лисьи ушки.
– Гин, – потрясённо выдохнул Изуру и потянулся к нему.


О пропаже Изуру было заявлено в полицию на третий день после его отъезда. Неизвестно, сколько продолжались бы поиски, если бы арендатор дома, видевший Изуру последним, не позвонил его родственникам в Акиту.

Тело Изуру нашли в лесу. На нём не было никаких повреждений, кроме царапин и ссадин: просто остановилось сердце.

На похоронах были только родственники и друзья из университета.
Момо плакала, прижав стиснутые в кулак пальцы ко рту. Ренджи хмурился и переминался ноги на ногу, поддерживая её одной рукой за плечи. Шухей стоял с непроницаемым лицом, и на него было больно смотреть.

Камень, украшенный статуей Дзидзо и цветами, стакан для благовоний, чашечка с водой – всё, что осталось в память о пройденном земном пути. Друзья Изуру приходили сюда не раз и годы спустя.
Изуру об этом не знал. Он был счастлив.
Он летел над лесом, над горами. У него были маленькие рожки, копытца и Гин.
Гин летел рядом с ним.

@темы: Ичимару Гин, Фестовое, Bleach © Kubo Tite, Кира Изуру, Музыка, Гин & Изуру, Творчество, Фанфики, Bleach

---

Гин/Кира на Битве Пейрингов-4

Upd: Дорогие читатели!
В воскресенье 21 декабря заканчивается голосование на Битве Пейрингов.
Проголосуйте, пожалуйста, за команду Гин/Кира^____^

Ниже прилагаю темы со ссылками на посты голосования.
Если совсем нет времени, можно скопировать мой голос)
Тема 1: детектив\приключения\экшн bleachbitva.diary.ru/p201250378.htm#680124929
Тема 2: ангст\драма bleachbitva.diary.ru/p201300713.htm#680128064
Арт\Клип\Коллаж-1 bleachbitva.diary.ru/p201355963.htm#680129558
Тема 3: романс\флафф\PWP bleachbitva.diary.ru/p201410307.htm#680176595
Тема 4: юмор\стеб bleachbitva.diary.ru/p201461907.htm#680185925
Арт\Клип\Коллаж-2 bleachbitva.diary.ru/p201516037.htm#680187069
Тема 5: мистика\психодел\хоррор bleachbitva.diary.ru/p201567553.htm#680187916
Тема 6: АU bleachbitva.diary.ru/p201623819.htm#680188776
***
Могу сказать, что я сейчас очень счастлив))
Наверное, это самая прекрасная БП, настолько мне нравится то, что делают наши авторы артов и текстов.
И я им бесконечно благодарен и очень их люблю)
Наши работы:
Тема 1: детектив/приключения/экшн «Взлёты, падения… любовь?»
Тема 2: ангст/драма «Молчать и не знать»
Арт/клип/коллаж-1: арт «Прогулка»
Тема 3: романс/флафф/PWP «А сколько не жалко?»
Тема 4: юмор/стёб «1001 зайчик»
Арт/клип/коллаж-2: арт «Цепи»
Тема 5: мистика/психодел/хоррор «Сираками»
Тема 6: AU «Любовь со специями»

Читайте и комментируйте нас)
И голосуйте, конечно, нам будет приятно)

<div align="center"><a href="http://bleachbitva.diary.ru/?tag=4708528">[simg]http://static.diary.ru/userdir/3/2/7/0/3270140/82076044.png[/simg]</a></div>
<div align="center">Битва Пейрингов-4, команда Гин/Кира</div>

запись создана: 27.11.2014 в 00:00

@темы: Ичимару Гин, Фестовое, БП, Bleach © Kubo Tite, Кира Изуру, Любимые мальчики, Гин & Изуру, Фанфики, Bleach

---

Muse - Supremacy

Третий год смотрю Голос и нахожу для себя много прекрасного.
Сейчас вот мне вынесла мозг композиция Muse. Какая офигительная музыка! Я хренов консерватор, сторонник порядка и всё такое, но от этой музыки во мне просыпаются и начинают буйствовать упрятанные под внешнюю хрупкость и деликатность разрушительные силы. Смотрю на себя и понимаю, что я такое, если снять все сдерживающие факторы. Останется восхитительное безумие и ярость. *смотрит на название дневника* И никаких противоречий.

@темы: Личное, Музыка, Стихи

---

Хурма от Ли Шеннон Кристи^____^

@темы: Красота, хурма, Подарки, Радостное

---

Вечные ценности от Ли Шеннон Кристи)

*полный размер по клику*

@темы: лисы, Красота, хурма, Подарки, Радостное

---

Прекрасный арт команды Хибари c РФ-абордажа *_____*

«Ёкайские мотивы» 1050 x 750 пикс., 1155 Кб

Написать автору

@темы: Реборн, Любимые мальчики, Рисунки

---

Прекрасная хурма от Ли Шеннон Кристи)

@темы: Красота, хурма, Подарки

---

Bleach Battle-4

Дорогие кирогинщики.
Если таковые ещё заглядывают в этот дневник)
Скоро стартует четвёртая Битва Пейрингов.
Я по-прежнему считаю себя шиппером Гин/Кира.
Но у меня давно не осталось слов, я не могу участвовать в битве как автор.
Предлагаю себя в качестве капитана тем, кому есть что сказать.
Мне нечем похвастаться, мы были седьмые во второй, шестые в третьей битве.
Единственный раз команду привела к победе прекрасная Sayuko.
Но все три раза у нас были потрясающие авторы, и быть с ними в команде было круто.
Как капитану мне было тяжело всегда, я всегда делал кучу ошибок.
Старался сглаживать углы - команде выходило боком.
Был недостаточно сильным, недостаточно дальновидным, недостаточно мудрым.
Наверное, я таким и остался.
Но если я могу чем-то помочь - я ваш.
Upd: Набор заявок на участие в Битве Пейрингов открыт и продлится по пятницу 24 октября.

[center]
[url=http://bleachbitva.diary.ru/p200532828.htm][simg]http://static.diary.ru/userdir/1/7/9/1/179193/81964279.jpg[/simg][/url][/center]

---

Спасибо автору за прекрасное) Песенка о любопытном Ичимару и божественной чашке)

02.10.2014 в 05:55

Пишет  Fiabilis:

Итак. Мне нужен хэштег #упрлс. Я тут вечером написала очередную идиотическую песню)
И да, мне очень стыдно за запись (ноут не может делать это лучше, соседи же выучили, боюсь, наизусть в 3 ночи весь текст и готовы идти войной на россию), за то, что я делаю с гитарой, и вообще за все, но вывешу я все равно, пусть люди слушают и думают "данеуподоблюсь" )) Ну и потому еще, что пч у меня добрейшей души.

Песнь о том, что у Айзена в чашке.


Прослушать или скачать Один вопрос возник у Ичимару бесплатно на Простоплеер

слова-аккорды

Am dm Am
Один вопрос возник у ичимару
F G C
Когда нагрянул хаос в Сейрейтей
Dm A7 Dm
Но Айзен будто все идет по плану
F E7
И бровью даже не повел своей

Какое нужно самообладанье
Какой характер, нервы и расчет
Чтоб попивая чай свой в ожиданье
Спокойно наблюдать, как все течет

Am Em Am
У Ичимару мысль несется резво
Послушай, Кира, что-то здесь не так
A7 dm
Пойди, займи его, мне интересно
Его секрет я не пойму никак

C G C
Что у Айзена в чашке? Что у Айзена в чашке?
A Dm
Даже цветом его с чаем спутать нельзя
E A
Не компот и не кофе, не сакэ, не ромашка.
F E7
Ичимару, схлопочешь! Поставь-ка, где взял!

Аканнаааа. Изуру…

Один вопрос возник у Ичимару
Когда в лас ночес враг направил путь
Но айзен будто все идет по плану
На троне на своем решил вздремнуть

Am Em Am
Летят обломки белостенных зданий
Дрожит земля от вражеских атак
Эспада ждет от ками приказаний
А ками дремлет, что же с ним не так?

Что у Айзена в чашке? Что у Айзена в чашке?
В подчиненных его идиоты и Гин
Что у Айзена в чашке? Что у Айзена в чашке?
При раскладе таком как дожить до седин?
Не компот и не кофе, не сакэ, не текила
Гин, еще сунешь нос, пожалеешь о том
E A
Только поздно, и Гин уже знает, в чем сила
G C G C
Ведь у Айзена в чашке.. что б вы думали? Бром.

@темы: Ичимару Гин, Bleach © Kubo Tite, Fiabilandia, Айзен Соуске, Творчество друзей, Кира Изуру, Музыка, Bleach

---

Хурмовое вагаси от Ли Шеннон Кристи

@темы: Красота, хурма, Подарки

---

Ещё одна хурмовая красота от Ли Шеннон Кристи)

@темы: Красота, хурма, Подарки

---

"Шпион в тылу врага" от Ли Шеннон Кристи))

457x643 px

@темы: Красота, Япония, хурма, осень, Подарки

---

Добавлена 3-я глава

Название: Каждому богу известно
Автор:  Fiabilandia
Пейринг: Айзен/Гин, Гин/Рангику, Гин/Изуру
Рейтинг: R
Жанр: драма
Статус: в процессе
Размер: миди
Дисклеймер: Bleach © Kubo Tite
Саммари:
Изначально целью жизни после смерти Ичимару Гина было убийство. Неплохая цель, не хуже любой другой. Но в процессе он начинает сомневаться. Не так просто убить того, чья жизнь так тесно переплетена с твоей.
Примечания автора:
Начатый текст лежит уже несколько месяцев. Бакудо получилось дописать гораздо быстрее с помощью живого фидбека, почему бы не попробовать еще раз? Возможно, это меня подстегнет. Прошу прощения за сырой текст без беты. В процессе возможны любые модификации. Слово "Бог" в названии намеренно написано с маленькой буквы, просто не придавайте значения.

Часть 1

Часть 1
Над пятьдесят шестым районом восточного Руконгая занимался рассвет. Медленно, будто нехотя, выползало солнце, поглаживая неровные крыши своими лучами, обнажая грязные улицы, беспощадно высвечивая трещины и бреши в стенах домов – словно раны на дышащем еще теле. Темнота добрее. Гин почти решился. Сегодня. Ну, в крайнем случае – завтра. Может, это последний рассвет, что он встречает здесь, в руконгайских трущобах. Даже после смерти все имеет свой конец.

- Гин?

Рангику о своей жизни в Генсее не помнила ничего. На самом деле, никто не помнил. Порой всплывали какие-то смутные очертания: лица, голоса, звуки, запахи, но по большому счету души делились на те, что пришли в Руконгай сами, и те, кого отправили сюда шинигами. Эти, последние, знали обстоятельства смерти, но не жизни. Так случилось с Гином, поэтому тот последний день отпечатался в его сознании, словно оттиск, остальное истерлось, он уже не мог понять, ни где и когда родился, не мог вспомнить имена, не знал о себе ни одного факта, ни одной истории, кроме той, что мешала ему уйти. Все события его жизни выцвели, словно старая фотография. Остались только контуры, да и те – неясные. И желание отомстить. Уже не понятно, кому и за что, но отомстить следовало непременно, призвать к ответу и восстановить справедливость. Рангику же не помнила ровным счетом ничего. Она вообще обладала удивительным свойством забывать все в мгновение ока, создавалось впечатление, что ничто не держится в ее голове достаточно долго, чтобы омрачить ее жизнь и унять веселый нрав. Пять минут печали, не больше – так она и говорила. Пяти минут в день вполне себе достаточно, чтобы из глаз не исчезал этот таинственный манящий блеск, но чтобы он там и не застаивался, тускнея, точно вода в замутившемся пруду. Гин понял позже, что скрывает за собой громкий искристый смех, непрестанное кокетство, деланная легкость. Тогда он был еще слишком мал и неопытен, а Рангику была искушенной, кажется, со дня, когда научилась говорить.

- Ты снова уходил на всю ночь.

Гин оборачивается, хотя ему не хочется отрывать взгляда от восходящего солнца, и улыбается. Молча. Рангику может за себя постоять, она напоминает дикую кошку – такая же своевольная и опасная, но все же нуждается в защите. И единственный способ – стать сильнее. В мире, где все подчиняется смерти и ее богам, стоит быть смертью, либо хотя бы богом. Богом с тысячей клинков, которые смогут пронзить любого врага, всех врагов разом.


Он следил за Соуске несколько недель. Знал, когда тот появляется в Руконгае – всегда был внимателен. Осторожно подкрадывался и наблюдал из-за густой листвы, что на сей раз занимает этого шинигами с добродушной улыбкой. Она не сходила с его лица – так казалось Гину – и лишь становилась немного самодовольной, если происходящее его удовлетворяло. Обыкновенно он выпускал пару пустых и следил за их действиям. Глупые блуждающие души исчезали в их глотках. Гин не собирался их спасать. Дурак и неудачник все равно найдет свою смерть, так пусть она хотя бы послужит благому делу. Пару дней назад Гин снова сидел в укрытии, стараясь запомнить как можно больше, в его голове зрел план, когда пустые вдруг изменили направление – пошли прямо на него. Грузные, неповоротливые, полуслепые, но в несколько раз сильнее обычных – так Гин понял из наблюдений. Оставаться на месте и ждать было глупо. Гин выскочил из зарослей, стараясь быть как можно более заметным, чтобы шинигами точно не пропустил. Сердце бешено колотилось. Гину уже приходилось иметь дело с пустыми, благо он был быстрее и изворотливее, но вот сражаться… Тело среагировало само: пригнуться, создать из рейацу шар, большой и светящийся, словно луна, швырнуть разом в обе цели, создать новый, снова швырнуть – на этот раз получилось похоже на молнии, Гин понятия не имел, как это вышло. Пустые рассыпались мгновенно, Гин удивленно посмотрел туда, где только что находились массивные туши, но, судя по всему, это была вовсе не его заслуга. Из-за деревьев вышел, убирая катану в ножны, тот самый шинигами в очках. Приблизился, присел перед Гином на корточки и обеспокоенно взглянул в лицо:

- С тобой все в порядке? – глаза и улыбка излучали заботу, будто не он выпустил тех пустых, словно ему было дело до их жертв. Гин улыбнулся.

- Надо же, любопытный ребенок. Разве ты совсем не испугался? Как тебя зовут?

- Гин, - он улыбнулся шире, обнажая зубы. Сердце все еще сильно билось, но на то оно и сердце. – А тебя?

- Хм, - шинигами усмехнулся и посмотрел еще внимательнее. – Айзен Соуске. Так тебе не страшно? Ты очень талантливый, не хочешь стать шинигами?

- Со-оуске, - протянул Гин, прислушиваясь к звучанию. – Так я стану сильным, как ты?

- Обязательно, - заверил Айзен.

- Тогда хочу.

- Знаешь, как попасть в Академию? – Гин кивнул. – Приходи туда, и тогда мы снова встретимся. А пока будь осторожнее, никому не нужны лишние жертвы. Договорились? – на мгновение в глазах Айзена мелькнула ирония.
- Хорошо, Соуске, - Гин снова кивнул.

Все складывалось удачно. И только после он подумал о том, что слова о жертвах подразумевали, что Айзен был осведомлен о его присутствии и раньше. А начав учиться в Академии, Гин понял, что скрыть высокую духовную силу от Айзена было невозможно, так что он прекрасно знал, что за ним наблюдают. А уж пустые чувствуют такие лакомые души, словно псы, и чудо, что они не напали раньше. Впрочем, роль чуда в этой истории, очевидно, выполнил сам Айзен. Это Гину тоже стало очевидно.

***

- Ну чего ты молчишь? Гин? Гин?!

У Рангику теплые руки, огненные волосы и горячие губы. Она согревает лучше, чем здешнее солнце. Ничего удивительного, что ей хочется, как любому солнцу, растопить лед, заставить его сверкать и серебриться.
Слева полыхнуло. Послышались крики, а еще через минуту ветер донес запах дыма. Огненное зарево, ярче рассвета, зализало крышу одного из домов неподалеку, и вот уже к дыму примешивается запах горящей плоти. Все становится ясным: люди не могут без веры, а кровь остается кровью даже в мире духов.

- А вдруг это правда? – Рангику опускается на колени рядом, вглядываясь в красные всполохи. От нее пахнет сном и домом.

- Не-ет, – тянет Гин, тоже уставившись на пламя. – Но я проверю.

- Что это значит? Как ты собираешься проверять? – Рангику тормошит его за плечо, но Гин снова только улыбается.

Жизнь в Руконгае совсем не напоминает передышку, ни о каком облегчении речь не идет. Как можно бояться смерти, когда она уже случилась? Как верить в справедливость и высшие силы, когда боги смерти прямо перед тобой, а сам ты живешь в загробном мире, который больше всего похож на кошмар, от которого нельзя проснуться раньше, чем через десятки лет?

Культов в Руконгае всегда было множество. Способов умереть, будучи мертвым, оказывается, просто масса. Самосожжение было популярным. Такое ощущение, что люди считают, будто необходимо пострадать как можно сильнее, и это гарантирует в будущем счастье. Гин видел идущих на смерть, точнее говоря, идущих на новую жизнь, уверенных в успехе или просто уставших, страшащихся боли и бесстрашных. Они вызывали неловкость, хотелось убраться подальше, как от умирающей на дороге собаки. Души, мертвые или живые, - в конечном итоге это всего лишь вопрос наличия физического тела – продолжают желать. Денег, власти, любви. И если кто-то начнет убеждать их в том, что достаточно только поджечь себя в обветшалом доме на рассвете первого дня зимнего месяца в компании шлюхи из шестьдесят девятого района и старьевщика из-под сейрейтейской стены, и на новом витке станешь миллионером, гением, секс-символом поколения готических лолит, в это хочется верить. Хочется верить во все, что дает надежду, хочется искать своего доброго бога и приносить ему жертвы, только бы получить взамен немного уверенности, обещание, что тебя не оставят. Но в смерти и рождении все равно остаешься один.

- Гин, где ты был?

Гин помнит, почему не хотел уходить из Генсея, а теперь он знает, почему не хочет уходить из Сообщества Душ. Пока в нем существуют злые боги, а он бессилен перед ними и должен смотреть на чужие слезы, на слезы той, что захотела его обогреть, на слезы всех тех, кто не может противостоять, он никуда не уйдет. Убийство – хорошая цель, ничем не хуже любой другой.

Тем же днем Гин идет в Академию, а на рассвете следующего дня покидает Руконгай. Там, за стеной, его ждет Соуске. Шинигами, в чьих глазах пустота. Как же слепы те, кто не может ее разглядеть.

- Я стану богом смерти, - говорит он Рангику, прежде чем уйти. И в тот момент он действительно думает, что ей больше не придется плакать.

***

- Гин, куда ты вечно уходишь?

Ичимару преследуют вопросы. Сколько он себя помнит, полчища вопросов так и сыпались на него: Почему ты так улыбаешься, мальчик? Зачем ты щуришь глаза? Куда пропал владелец лавки? Где ты пропадал две недели? Сколько тебе дать, чтобы больше не видеть?

Гин привык к ним. И к тому, что ответы обычно излишни. Соуске ничего не спрашивает, отвечает вопросом на вопрос, да, но ничего не спрашивает. Он просто выражает свое желание знать и ждет, пока Гин расскажет сам. Гину приходится. Какие только сказки он не плел Соуске! Тот снисходительно улыбался – видел Гина насквозь. С самого начала, с самого первого дня.

В Академии Гин отчаянно скучает, вертится вокруг Соуске, но его семинары редки, а популярность так высока, что никакой возможности подобраться поближе не предвидится. Соуске не замечает его, словно тогда, в руконгайском лесу, был вовсе не он, будто за этой маской зануды-идеалиста нет того, другого, пугающего и бесчувственного. Гин даже начинает сомневаться – настолько правдоподобно выходит у Соуске его роль. Есть чему поучиться. В остальное же время вокруг только рукоплещущие преподаватели. Это страсть, как скучно. Неудивительно, что Гину хватает года, чтобы покинуть это место. Не дело терять время там, когда его цель – в пятом отряде Готей-13.

Гин поступает в пятый отряд на следующий же день после выпуска – в целеустремленности ему не откажешь. И тем же вечером снова встречается с Соуске из Руконгая. Гобантай-фукутайчо выражает желание лично проинспектировать новичка. Третий офицер сообщает ему об этом и уводит за собой. Вечер удивительно душный, сумерки не принесли никакой прохлады, воздух клейкий, так и липнет к гортани, отказывается поступать в легкие. Гин чувствует: что-то должно произойти. Он ощущает возбуждение и какую-то нездоровую радость, отчего улыбается старательнее и неприятнее.

- Вот и вы, - Соуске встречает их в ночной уже густой темноте.

- Так точно, лейтенант, - отзывается третий офицер. Гин смотрит только на Соуске, кожей чувствует, что сейчас перед ним тот самый шинигами из Руконгая, а не скучный лейтенант пятого отряда, не хватающий звезд с неба.

- Прекрасно. Убей его, - Соуске говорит совершенно будничным тоном. Так просят заварить чай или прикрыть седзи. Гин пожимает плечами – он не сомневается ни мгновения. Сейчас необходимо пройти проверку, и это легко, даже слишком.

- Пронзи его, Шинсо!

Все кончено через какие-то мгновения, Гин еще успевает увидеть испуг и удивление на лице третьего офицера, ошарашенного приказом, а в следующий момент тело тяжело валится на землю. С Шинсо, вернувшегося в первоначальную форму, медленно стекают на бесцветную траву капли крови.

- Чудесно. Ты лучше, чем мне о тебе говорили, - произносит Соуске все тем же размеренным тоном, словно рассуждает о погоде. – Не скажешь мне свое имя?

Забыл? Неужели он забыл? Гин вдруг остро чувствует обиду и нечто, напоминающее сожаление. В него, словно цветная нить, вплетается воодушевление, а затем еще гордость, удовлетворение, страх… Гин отвечает, вложив все эмоции в привычную ему форму, безопасную, беспроигрышную.

- Гин, - поворачивается к Соуске всем корпусом, лучезарно улыбаясь – это уже вошло у него в обыкновение: улыбаться тем шире, чем неоднозначнее испытываемые эмоции.

- И как тебе наш третий офицер?

- Сплошно-ое разочарование. Я быстро с ним справился.

- Вот как. Рад это слышать.

Гин оценивает реакцию, он предполагал, что такие слова понравятся Соуске и, видимо, не ошибся. Его ответ напоминает обещание дружбы. Гину еще предстоит узнать, что Соуске никогда и ничего не забывает.


Утром следующего дня о Гине уже говорит весь отряд. Шутка ли, какой-то ребенок, и сразу третий офицер. Соуске ведет его знакомиться с капитаном. Хирако Шинджи заспан и растрепан, но реагирует живо.

- Ты что, не мог подождать? Какого хрена припираться ни свет ни заря! Кого это ты с собой притащил, уж не того ли вчерашнего героя. Эй, шмокодявка, подойди-ка сюда! – Хирако-тайчо всегда разговаривает слишком много. Он раздражает Гина с первых же слов, как же он должен раздражать Соуске…

- Ну? Ты подойдешь, или мне самому тебя при… - закончить Хирако не успевает, Гин уже стоит рядом, «обворожительно» улыбаясь. – А с глазами-то что? – Гин улыбается еще обаятельнее и распахивает глаза, с удовольствием наблюдая, как капитан отшатывается, задев его волосами. – Так, все, насмотрелся. Убери его отсюда, Соуске, будешь возиться с ним сам, скоро все отряды шарахаться будут, блин. Понял? Чтобы мне без глупостей и чтобы он тут не ошивался один, - надо отдать Хирако-тайчо должное, у него все же хорошая интуиция – Гин явно не понравился ему сразу. – Иди, иди к дяде, … детка, - капитан подталкивает Ичимару в спину, и тот послушно шагает к лейтенанту.

Назад в казармы они возвращаются в тишине. Гин посматривает на Соуске: правильно ли он себя повел? Должен ли был вызывать приятные впечатления? Соуске вдруг останавливается, и Гин тут же замирает рядом. Смотрит сквозь прищур. Соуске добродушен, как и всегда в обличье лейтенанта, в глубине его глаз Гин не видит даже намека на того, другого. Однако чувствует, что все в порядке, он поступил верно и даже доставил Соуске удовольствие.
- Терпение всегда вознаграждается, - это первый урок, который преподает ему Соуске. Гин запомнит его навечно. Он тоже никогда и ничего не забывает просто так.


Гину позволяется все. Что-то одобряется, что-то – нет, но прямых запретов не поступает. Даже если бы Гин устроил децимацию в Сейрейтее или перерезал половину отряда на тренировке, Айзен, вероятно, просто сокрушенно покачал бы головой. Без наказания, однако, не обходится ни один проступок. Последствия настигают в самых неожиданных формах. Гин экспериментирует, хочет прощупать, есть ли у терпения лимит, и каждый раз терпит неудачу. Айзен нечеловечески спокоен, ни одна выходка не выводит его из себя. Однажды Гин не является на утреннее построение, и вечером Айзен лишает его своего общества. В другой раз на Гина жалуется капитан Кучики за подслушивание, и Гину целую неделю приходится практически читать по губам, что говорит ему Айзен. Больше на таком Гин не попадается. Он выучил урок: действие равно продиводействию.

За три года Гин вдруг вытягивается, все уходит в рост, он напоминает плющ или вьюнок, обвившийся вокруг ствола большого дерева. Видимо, так хочет догнать Айзена, хотя бы в росте, что все силы идут на это. Уже через пару лет он больше не походит на ребенка, и когда появляется в Академии вслед за Айзеном, Рангику насилу его узнает. Он вполне соответствует своему занпакто: «сотня длин» - это не только про клинок, это про самого Гина, длинного и нескладного. Ичимару любит море, женщин и солнечные дни, когда облаков нет до самого горизонта. Он никогда не видел водоемов, больше местных озер – круглых и четко очерченных, словно берега кто-то обвел по циркулю, - и никогда не спал с женщинами. А что до солнца – ему противится само тело. Гин почти слеп, когда оно ярко светит, и потому он гуляет в густых сумерках. Айзена все это забавляет:

- Самая глупая ложь – ложь самому себе, Гин. Ты же не хочешь запутаться в собственных иллюзиях?

Они сидят на берегу лазурного океана, волны плещутся у самых ног, бриз то и дело играет с волосами, солнце огромным раскаленным сюрикеном катится к горизонту. Айзен решил показать Гину, на что походит его любовь. Кьока лежит рядом, поблескивая лезвием. Гин отстраненно думает, продемонстрирует ли он еще и женщин или обойдется пока морскими просторами.

- Твои подходят для этого куда больше, правда?

- У любой иллюзии есть только один конец – быть развеянной. Неужели ты предпочитаешь жить в моих мирах вместо своего? – Айзен легко улыбается, чаще всего он улыбается и вообще ведет себя так, словно ответ его не волнует. Но Гин все же умудряется вызывать в нем живой интерес.

- Как знать, - Гин обнимает руками колени и жмурится на волны, - если там будет мо-оре…

Айзен чуть слышно смеется.

- Там никогда не будет моря для тебя, Гин, - это звучит крайне серьезно, сливается с гулом волн, от Айзена вдруг ощутимо веет опасностью. Ичимару невольно напрягается – эти перемены настроения для него пока непредсказуемы.

- Оя-оя, как негостеприимно, - Гин говорит теперь сладко и плавно, - но хотя бы на небо рассчитывать можно?

- На небо – можно, - миролюбиво отзывается Айзен, будто не было никакой вспышки. Гин молчит, от этого разговора ему сильно не по себе. Он откидывается на песок, вглядываясь ввысь, улыбка становится мечтательной – в конце концов, целое небо – это не так плохо. Однажды он завладеет им и погребет под ним создателя. Это будет правильно. Вот только устоит ли чужой мир без своего бога? С другой стороны, кому нужны миры без богов.

***

Гин быстро взрослеет, потому что детей не посвящают во взрослые дела и потому что Соуске нужен партнер. Дни тянутся в бесконечность, но целые десятилетия мелькают перед носом, вспыхивают, словно молнии, и исчезают в тумане прошлого. Где-то, отмеченная такой молнией, пролегает граница, после которой Соуске становится Айзеном-фукутайчо, а Рангику – Ран-чан.

- Издевался над пятым офицером? Я? А-айзен-фукутайчо, чист аки агнец, невиновен, происки завистников, гнусные наговоры.

- Правда, Гин?

Айзен смотрит насмешливо, Гин забавляет его и знает об этом. В очках отражается подрагивающий свет ночного фонаря – их вручную зажигают каждый вечер, а утром меняют истаявшие свечи на новые – и сам Ичимару Гин, такой же подрагивающий из-за колеблющегося пламени. Ломкий, извивающийся, нетвердый.

- Когда это я врал тебе, Айзен-фукутайчо-о? – Гин притворно обижается.

- Вчера? Когда сказал, что капитан Хирако зовет меня во сне?

- Я не врал, - про обиду Гин тут же забывает. – Я просто шутил. И разве я виноват, что ты снишься ему ночами? – Гин уворачивается от оплеухи и отпрыгивает на безопасное расстояние.

Айзен тоже мастерски играет роль. Идеального офицера, старательного лейтенанта, подающего большие надежды шинигами. Вот он нашел глупую шутку неуместной, вот пожелал пресечь разговор в этом ключе, вот уже простил Ичимару выходку и пожурил за недостойное поведение. Порой Гин даже забывает, кто он на самом деле, а встретившись с другим Айзеном, которым тот становится, когда перестает играть, заново переживает испуг. Каждый раз. Удивительно, какими уродливыми становятся правильные черты его лица в такие моменты. Он отвратителен и чудовищно красив. Гин не может понять, что за тени живут в его голове, он думает, что правда в том, что там вообще нет теней. Никаких теней и сомнений, только пустой обжигающий свет, словно голая безжизненная равнина, залитая вечным мертвенным солнцем. Там просто нечему отбрасывать тень.

Часть 2

Часть 2
Гин совершенно свободен и большую часть времени предоставлен самому себе. Но даже когда он не ходит хвостиком за Айзеном, чувствует, как невидимые нити держат его на привязи. Это сильно удручает, но чем больше Гин старается вырваться, тем сильнее они затягиваются. Да и само по себе выглядит глупо – зачем бежать, если никто не держит? Айзен – не держит, напротив, любит наблюдать за тем, как действуют люди по своей свободной воле.
Он не терпит дураков, и Гину из духа противоречия хочется делать самые глупые вещи. Но именно ему все прощается, Айзен ласков настолько, что порой это становится приторным. Он занимается с Гином сам, не отправляет к Укитаке-тайчо – признанному учителю и любимцу всех детей в округе. Ичимару порой капризничает, особенно ненавистна ему так любимая Айзеном каллиграфия.

- «Аккура-атнее, споко-ойнее», - он передразнивает Айзена и нехотя выводит на пергаменте кривые иероглифы. – Соуске, ты помешан на совершенстве.

- Вокруг слишком много уродства, не находишь? – Айзен мягко улыбается. Молчит с минуту, затем так же мягко продолжает: - Тебе стоит научиться ценить то, что красиво.

Гин думает, что об уродстве он знает куда больше, чем Айзен мог бы себе представить, и что плох тот учитель, что говорит о красоте, но несет в мир столько мерзости. Прямо как в той поговорке о бревне в своем глазу.

И все же он не может не восхищаться, глядя как из-под кисти Айзена рождаются слова и как те же слова срываются с его губ. Прекрасные, словно капли рассветной росы. Видимо, в истинной красоте всегда должна присутствовать толика уродства – без горечи не распробуешь сладкое.

Айзен становится капитаном как-то невзначай и очень естественно, словно никогда к этому не стремился. Несколько лет отряд просуществовал без капитана вовсе – вполне хватало исполняющего обязанности. Айзен не торопился. Его кандидатуру принимают единогласно – он рассказывает об этом со смущением. Таким искренним, что щеки розовеют.

- Тебе придется выучиться писать лучше, - Айзен сидит за капитанским столом, хаори висит на спинке, он еще не надевал его.

- Сделаю все возможное, Айзен… тайчо, - Гин улыбается во весь рот. Он понимает, что теперь его положение изменится – это еще одна маленькая победа. Айзен хочет видеть лейтенантом только его.

- Постарайся, Гин, - стекла очков сверкают. – Не разочаруй меня. Кстати, вечером я хочу устроить небольшое посвящение.

А вот это новость. Капитаны и лейтенанты вступают в должность без всяких официальных церемоний, хотя, возможно, Гину о них просто не известно?

- Как пожелаешь, Айзен-тайчо, - Ичимару нравится, как это звучит, Айзен же скромно опускает глаза. И это Гину тоже нравится.

Вечером в пятый отряд действительно приходит целая делегация из лейтенантов и Тоусена с Комамурой. С небольшим опозданием подтягивается Укитаке, долго церемониально извиняется и встает в сторонке. Видимо, ему нравится новый инициативный капитан, пожелавший создать в Готей-13 традиции. А может, Укитаке-тайчо просто желает оказать моральную поддержку или питает слабость ко всем начинаниям. Ичимару не по себе.

Днем прошел дождь, и с покатых крыш то и дело капает, залило даже неосторожно оставленный под водостоком фонарик. От влажной травы во дворе отряда таби мокрые насквозь и уже вовсе не белые. Гину холодно, то и дело налетает промозглый ветерок, в траве копошится какая-то отвратительная живность. Гин брезглив и не хочет думать, сколько червяков раздавил по пути. Вот она, обратная сторона лирики: для кого-то «в благоуханьи сливы / из дождя / звезды восходят»*, а кому-то – слякоть и грязь.

- Друзья, - произносит Айзен с благодушной улыбкой, обращая на себя внимание. Чересчур пафосно, на вкус Гина. – Я прошу простить меня за то, что пришлось побеспокоить всех вас. Это неожиданное назначение, то есть, я, конечно, понимаю, что все к нему шло, и все же я сильно польщен оказанным мне доверием, - Айзен снова смущается.
Гин оглядывает присутствующих. Укитаке смотрит с понимающей полуулыбкой, лейтенант Шиба сосредоточен, взгляд у него скорее испытывающий. Непростой человек, лучше держаться подальше. Тоусен, как всегда, смотрит в вечность. Наверное, поэтому он не умеет улыбаться. Некому. Ведро Комамуры, по какой-то нелепой случайности принимаемое за шлем, красноречиво повернуто прорезями глаз в сторону новоиспеченного капитана. По взгляду лейтенанта Ибы вообще ничего не понять – черные очки даже в сумерках – это ненормально. Как он только видит в них, надо бы проверить.

Сумерки действительно сгущаются, в них становится необычайно заметным белое хаори. Айзен впервые надел его, предпочел сделать это без свидетелей.
Вокруг Гина тихо шепчутся сослуживцы. Он успевает услышать обрывок фразы: «У такого капитана и такой лейтенант…», остаток речи Айзена он пропускает – уверен, что там нет ничего интересного, интересное начнется лично для него позже. А затем его зовут.

- Гин, будь добр, подойди сюда.

Гин выскальзывает из-за спин тут же замолчавших и нервно расступившихся шинигами – он всегда умудряется быть незаметным, когда это выгодно. Это было очень легко вначале, но даже сейчас, будучи почти с них ростом, он все еще легко скрывается от нежелательных взглядов.

Ичимару выходит на середину круга, оглядывается, одаривая улыбкой всех собравшихся, особенно усердствует для Тоусена. Это выглядит издевательством, и сзади снова разрастаются шепотки. Айзен наблюдает, ждет, когда Гину наскучит, и в конце концов подходит к нему сам. Взгляд у него нечитаемый, шутить больше не хочется. С отчетливым лязгом из ножен появляется катана, и все замолкают, будто кто-то щелкнул тумблером и выключил звук. В тишине надрывно свистит какая-то птица.

- Я хочу, чтобы ты сохранил в памяти этот день, Гин. Сегодня ты станешь лейтенантом, и я хочу, чтобы ты почувствовал важность момента. Издавна обряд посвящения в воины включал в себя испытания, - Айзен говорит так, будто читает лекцию, - но каждый член Готей-13 уже воин, поэтому мы обойдемся без них. Будет достаточно клятвы.

Айзен касается занпакто плеча Гина и слегка надавливает. Гин понимает. Опускается на колено, и в тот же миг мир меняется. Кьока знает свое дело. Огромная белоснежная зала со множеством колонн и троном где-то высоко наверху возникает вокруг. Айзен протягивает руку, бледную и холодную, под стать обстановке, Ичимару подает свою. Теперь он смотрит на залу с высоты трона, неудобного даже на вид, слишком громоздкого и жесткого для человека.

- Посмотри, - предлагает Айзен. Прямо перед троном – обрыв. Чудачества безумного архитектора. Гин приближается к краю, глядит вниз, из-за колонн сверкают чьи-то глаза. Гин невольно вздрагивает, и стены залы вздрагивают вместе с ним, начинают рушиться, камень за камнем, поднимая клубы белоснежной пыли. Когда же она оседает, вокруг – только серая пустыня. Колонны с тронным залом сиротливо стоят прямо посреди песков, а за ними – в полумраке – копошатся черные тени. Целая армия черных теней с длинными белыми носами. Меносы. Если бы они подошли ближе, как раз достали бы до трона.

- Нравится? – Гин оглядывается на Айзена, улыбка ширится сама по себе. От отвращения.

- Какая странная сказка, Соуске.

- Вот как? Тебе страшно?

- Мне не бывает страшно рядом с тобой, - Гин смотрит Айзену прямо в глаза и не видит там ничего. Пустота, поглощающая все, и только она в них господствует, смотрит на Гина в ответ. Он невольно отшатывается.

- Неискусная ложь глупа, Гин. Неужели ты все еще этого не понял?

- Но разве голая правда не глупее?

Айзен насмешливо хмыкает. В рядах меносов какое-то смятение, Гин вновь смотрит в их сторону, но вместо пустыни вокруг – Готей-13, полуразрушенный, полыхающий здесь и там пожарами. Он успевает заметить капитана Укитаке, распластанного под завалом, двух молодых офицеров из его отряда с уродливыми костяными масками на лицах, отчаянно сражающуюся Сой Фон и огромного, как его банкай, Комамуру, качающегося, словно менос.

- Как тебе? – Гин оборачивается, чтобы увидеть Айзена сидящим со скучающим выражением на исполинском троне. Он изучающее вглядывается в Ичимару, и от этого становится совсем неуютно.

- Хм, - Гин прижимает палец к губам в притворной задумчивости, - место у подножия трона? Неплохо, - и снова улыбается.

Айзен молчит, будто не слышал ответа и потерял к Гину всякий интерес. Раньше он никогда не делился с Ичимару ни своими планами, ни амбициями, Гин просто тенью следовал за ним, не выказывая никаких эмоций по поводу происходящего. А тот просто наблюдал. Вся история с экспериментами и устранением неугодных капитанов и попавшихся под руку прошла мимо Гина, пусть он и принимал в ней живое участие. Было совсем не до этого, приоритетом стояло доверие Айзена и ничего более.
Ичимару пожимает плечами, отворачивается, подставляя Айзену спину, смотрит на полыхающий Сейрейтей. Все стихает так же неожиданно, как началось, растворяется прямо на глазах. Первым исчезает тело Укитаке – Айзен не любит лишней крови. Вокруг опять только двор пятого отряда и стоящие кругом шинигами. Гин слышит восторженные возгласы. Интересно, на что это представление было похоже для них? Развязная вечеринка для Ибы, уютное шале на вершине горы для Укитаке? Что-то подобное?

- Я жду, Гин, - тихо, чтобы услышал только он.

Гин поднимает голову и отрешенно улыбается только Айзену. В воздухе разливается напряжение, и шинигами замолкают. Ичимару машинально сжимает рукоять Шинсо.

- Клянусь не разочаровать тебя… мой капитан.

В глубине глаз Айзена вспыхивает озорное пламя, он одобрительно кивает. Гин снова доставил ему удовольствие. Через мгновение Кьока уже засыпает в ножнах, и Гин поднимается под поздравления сослуживцев.

- Какая удивительная способность у твоего занпакто, - это Укитаке каким-то чудом уже оказался рядом и доверительно положил руку Айзену на плечо.

- Что вы, ничего особенного, - Айзен вновь скромно опускает глаза. – Я использую воду для создания иллюзии, а сегодня прошел дождь. Так удачно. Наверное, поэтому получилось лучше, обыкновенно у меня не выходит так хорошо.

Ичимару исчезает в сумерках прежде, чем его хватились, и долго блуждает в молочном свете молодой луны. Интересно, на что же способен Айзен, если проявит настоящую силу? Гин не видел ее ни разу. Кажется, он получил карт-бланш, и стоит хорошо подумать, что он собирается с ним делать. Пока что это слишком много для него, но терпение всегда вознаграждается.


*неточная цитата Фудзивара-но Садаиэ

Часть 3

Часть 3
Белые стены, желтые крыши, куда ни посмотри – в Сейрейтее одна и та же картина, если не считать башню Раскаяния, врастающую в небо пасмурными ночами, когда облака норовят коснуться земли. И все же здания Академии можно распознать издалека: хор из молодых нестабильных рейацу нестройным оркестром звенит в воздухе, разносится по округе, точно птичий щебет. Не всякая из этих птиц станет певчей, но каждая обретет собственный голос.

Аудитория – словно поле боя – сплошь в кроваво-красных пятнах, просто рябит в глазах: девяносто процентов собравшихся – девушки. До Гина то и дело доносится шепот: «Айзен-сенсей такой замечательный», «Вот бы попасть к нему в отряд», «Я слышала, он всегда сам занимается с новенькими». Айзен появляется на пороге, и аудитория восхищенно вздыхает – хаори производит сильный эффект, впрочем, вряд ли Айзена раньше встречали как-то иначе. Гин неслышно отделяется от стены, где незамеченным стоял все это время, и легко сходит вслед за Айзеном, обходя сидящих прямо в проходах – мест вечно не хватает, вниз, к кафедре. Устраивается там, принимая на себя часть заинтересованных взглядов, безмятежно улыбается и жмурится на Айзена, точно тот слепит ярким светом глаза. Новая должность жмет, перетягивает предплечье – надо бы ослабить узел, и зачем он только привязал шеврон так крепко. Айзен глубоким бархатным голосом поглаживает учеников, и Гин отмечает, что взгляды из редких голубых островков полны такого же обожания, как женские. Гомон стихает, каждый занят делом, стараясь угодить сенсею, а Гин наконец слышит рейацу, которую не перепутал бы ни с какой другой. Сердце заходится в бешеном стуке, рука срывается, скользит вниз, оставляя на пергаменте неровную линию, – иероглиф «сила» безнадежно испорчен. Сколько лет прошло? Пять? Шесть? Гину даже не нужно смотреть, он точно знает, на каком ряду сидит та, чья рука сейчас тоже не способна вывести прямую черту.

- В чем дело, Гин? – Айзен склоняется над ним, смотрит странно. Заметил.

- Такой неаккуратный, прости-прости, Айзен-тайчо.

Краем глаза Гин видит рыжее, словно летнее солнце, пятно в правом дальнем конце аудитории. Рангику смотрит на него, не отрываясь, это невозможно не почувствовать.

Айзен прохаживается от одной студентки к другой, поправляет, подсказывает, одной помогает правильно взять кисть – щеки девушки тут же заливает румянец. Гин увлеченно не смотрит вправо. Занятие тянется и тянется, время позабыло счет и встало, как упрямый мул. Под конец Гин готов возненавидеть каждого, кто напомнит ему о каллиграфии когда-либо в жизни.

Он пулей вылетает из аудитории, как только студентки окружают Айзена плотным кольцом, спеша поздравить с назначением и невзначай подержать за руку. Знает, что Рангику сейчас потерянно оглядывается, но он не готов говорить с ней, слишком неожиданно прошлое дало о себе знать. Гин, конечно, предполагал, что Рангику пойдет за ним, но так же можно предполагать, что каждый когда-то встретится со смертью – без особой нужды думать об этом не станешь. Он и сам не может четко сказать, что именно так выбило его из колеи и как случилось, что его изначальная цель – защитить Рангику – превратилась в нечто, очень напоминающее «не разочаровать Айзена». Если Рангику выбрала путь шинигами, с первым он уже провалился, остается бросить все силы на то, чтобы не упустить второе.

На следующее занятие Айзен отправляется один.

Гин уверенно направляется в его комнаты, когда тот возвращается. Необходимо получить допуск к их с Тоусеном разговорам, это как раз тот случай, когда третий будет не лишним. Гин думал, Айзен сам пригласит его присоединиться, но получил только пару любопытных вглядов из-под ресниц. По всей видимости, Айзен ждал его инициативы. Что ж, дождался.

Гин останавливается в полушаге перед седзи, разглядывая силуэт за ними. Айзен что-то пишет. Его тень то и дело перекрывается тенью от близстоящего клена, идет пятнами, рисуя пятиконечными листьями то корону над головой, то неоправданно длинный нос.

- Не хочешь войти?

Как бы ни был бесшумен Гин, его присутствие для Айзена всегда очевидно.

- Ну вот, - Гин притворно расстраивается и отодвигает створку, - так быстро заметил…

Ночной ветер врывается в комнату вместе с гостем, поднимает несколько листков, и Гин спешно прикрывает седзи за собой. Черты лица Айзена в неярком свете еще мягче, чем обычно. Он смотрит на Гина с теплом и легкой снисходительностью, устало поправляет очки, садится вполоборота, знаком предлагая Гину опуститься рядом.

- Стоило тебе раз появиться в Академии, и уже обзавелся поклонницами, - неожиданно начинает Айзен, слегка улыбаясь. Перед Гином сейчас дневная ипостась Айзена Соуске, для себя он делит их на дневную и сумеречную, потому что ни один человек, бог он смерти или нет, не может врать так искусно. Он должен верить в то, что говорит, иначе фальшь пробьется через все заслоны. В речах же Айзена не слышно ни одной неверной ноты, и это означает, что они правдивы, и даже его доброта – не ложная. Меняется только угол зрения. Так огонь может согревать или обжигать, смотря для чего его использовать.

- М-м? – заинтригованно тянет Гин. Он помнит о цели беседы, но инициативу уже потерял.

- Интересная девочка эта Мацумото, да, Гин?

Ичимару тут же рисует в воображении картинку.

- Простите, а где.. Айзен-сенсей, с вами в прошлый раз был..

- Ичимару Гин? - Айзен заинтересованно смотрит. - У него ответственное задание. Могу я передать ему, что его искала...

Рангику представляется. Взгляд Айзена скользит по ней, загорается и тут же смущенно тухнет. Этот его взгляд, полуулыбка, сжатые в замок пальцы - словно издевательство, будто Айзен одним своим присутствием посадил кляксу на лист истории Рангику.

- Ах, это… я был знаком с ней раньше. Не заметил ничего выдающегося. Неужели она поступила в Академию? Не знал, - Гин сладко улыбается.

- Вот как? Не заметил? – звучит насмешливо. Гин немедленно понимает, что зря сказал так много. Дурак. Стоило промолчать, не привлекать внимания.

- Нет, ты же знаешь, я ужасно невнимательный.

- Ну-ну, Гин, что за ложное самобичевание, - Айзен смотрит пристально, не упускает ни одной детали. Гин машинально прячет руки в широких рукавах косодэ. – Я присматриваю нам пополнение, - продолжает Айзен спокойно, в голосе так и сквозит забота. – И волновался, что ты можешь иметь что-то против старой знакомой. Но раз тебе все равно, я, пожалуй, остановлю выбор на ней.

Вот он о чем. Все напрасно, стоило ли так напрягаться, чтобы защитить Ран-чан, когда своими действиями Гин привел ее в место куда более опасное, чем Руконгай. Прямо к тому, от кого так яростно хотел оградить. Свеча в фонарике догорает, мигает несколько раз и тухнет, к потолку поднимается струйка дыма – на лице Айзена залегла тень. Внезапно становится слышно, как шумит за порогом клен. Молчание затянулось.

- Почему бы нет, если ты находишь ее подходящей, - Гин улыбается еще настойчивее, но чувствует, как злость рвется наружу. Этого он допустить не может. – Я, пожалуй, зайду позже, совсе-ем позабыл о неотложных делах: колыбельная на ночь для отряда, отделить белый рис от черного, перемешать занпакто… Новая должность, дела отряда, ответственность, та-ак много беспокойства.

Айзен молчит, но не кажется ни раздосадованным, ни недовольным. Позволяет Гину ретироваться и поблескивает стеклами очков. Наверное, находит его поведение очень занятным.

Гин исчезает в темноте и знает, что сейчас Айзен, подперев рукой подбородок, все так же отвратительно улыбается, глядя ему вслед. Стоит учиться лгать искуснее.


Гин зол. На себя, но наутро достается отряду. Он гоняет рядовых и даже офицеров до седьмого пота.

- Еще кружочек, да? Надо быть выносливыми.

Ичимару сидит, покачивая ногой, на стене, отделяющей тренировочный полигон от остальных зданий отряда, и улыбается, вкладывая в улыбку всю ласку, на которую способен. Бессознательно пародирует своего капитана. Смотрится, верно, устрашающе.

- Надо больше стараться, - голос переливается, журчит, словно ручей. Солнце пробирается под одежду, щекочет ноздри. Гин звонко чихает. – Устали? – участливо. – Давайте-ка теперь без косодэ. Вы такие бле-едные, кто-нибудь усомнится, настоящие ли вы воины.

Сам Гин не просто бледный, а белый как мел, мог бы сойти за гипсовую статую, если бы не вертелся так много.

- Фу, ну и морда, - красный от натуги рядовой еле передвигает ноги. На лбу – испарина, волосы – почти до подбородка – липнут к лицу. Гин брезгливо морщится. – У тебя, наверное, никогда не было девушки, да? Сложно представить, чтобы кто-то согласился видеть такое близко. Так, все думаем о девушках и бежим, чтобы это не выглядело, как у него.

«Рангику», - проносится в голове. Гин отмахивается.

Когда он наконец успокаивается, отряд насилу может уйти с полигона на своих двоих. Легче не становится. Но все же лейтенантские полномочия – приятное дополнение к скучноватым будням. Пятый отряд никогда особенно не лезет в самое пекло. Он сам и есть пекло, будто жерло вулкана, заботливо прикрытое застывшей лавой. Но видит это только Гин. И еще Тоусен, но этот – слеп во всех возможных смыслах. Солнце в зените. Смотреть на него больно. Ичимару сильно щурится и отрешенно думает, отчего это Айзен приближает лишь тех, чьи глаза на него не смотрят.

Обедать не хочется. Надо же, он гонял подчиненных до самого обеда. Гин все-таки идет к кухням – там всегда можно поживиться если не едой, то разговорами, - чем не пища? Он бессознательно выбирает безлюдные пути и держится ближе к домам – инстинкт. Гину нравится природа, среди вечных однообразных стен он чахнет и чувствует себя потерянным. Впрочем, какие они вечные, вон, на неделе какие-то умники разворотили одну, а Гину пришлось писать отчет под чутким руководством.

- Ублюдок, - слышит Гин из-за поворота и заинтересованно замирает. – Сволочь, малолетний урод, змееныш. Чтобы я и под его дудку?!

- Эй, тише, его же только назначили, может, еще поум…

- И кто же это у нас тут такой громкий? Ка-ак нехорошо, никакого уважения к руководству, - Гин медленно «выплывает» из-за угла и предовольно улыбается.

- Ты! – рычит офицер. Гин узнает в нем краснолицего рядового с тренировки. Он не слишком интересуется отрядом, не то что Айзен, тот знает каждого в лицо и по имени. Гина же волнует только сам Соуске.

- Твой лейтенант, да-да, и переживаю проблемы каждого, как свои. Придется доложить капитану о плохой субординации, безобразно слабом составе и отвратительном командном духе. Он так расстроится…

- Да как ты смеешь! Я служу в пятом отряде уже шестьдесят лет и…

- И все еще рядовой? Как печально. Наверное, стоит найти другое занятие, да? – Гин цокает языком и сочувственно качает головой.

Двое шинигами, по всей видимости, друзья краснолицего, вовремя хватают рядового за руки.

- Простите, Ичимару-фукутайчо, простите его, он просто…

Гин не дослушивает, бросает блаженное «ничего-ничего» и медленно идет прочь.


Изгнать из мыслей Рангику невозможно. Айзена в кабинете нет, но избавиться от его незримого присутствия тоже не выходит. Бабочка с приказом проконтролировать отдаленный район, где без следа исчезли группы рядовых, вызывает радость. Гину хочется уйти из этих стен и выпустить пар. Айзен обыкновенно не посылает его на подобные задания, значит – пустые там необычные, значит, лишние глаза не нужны. Гин сходил бы сам, но в приказе сказано отправиться с отрядом.

- Ты, ты и ты, - Гин тычет пальцем в попавшихся на пути шинигами. Отряд набран.

Руконгай встречает их сначала благовониями и яркими красками – близкие к Сейрейтею районы обслуживают тех, кому посчастливилось оказаться по ту сторону стены, и жизнь в них кипит задорнее. Гин выбрал дорогу, идущую вдоль лучших заведений, продающих клиентам веселье, блаженное забытье, любовь. Вместе или по отдельности, по желанию. А затем, чем дальше от стены, тем больше выцветает Руконгай. Сереет, блекнет, становится все больше пепла и все меньше жизни. Оттуда, из пепла, Гин и пришел однажды к Соуске. Родной район Гин обходит стороной, стремится прочь, к полям с редкими хижинами, к горьким травяным запахам. Там Руконгай снова живой и яркий. За Гином тенью следуют рядовые, он почти забывает об этом, идет шагами шунпо, не заботясь о том, кто успевает за ним, кто – нет.

Пустые словно ожидают их. Огромные грузные скотины, даже разговаривать не умеют. И ради этого Соуске отправил его сюда с отрядом?

- Пронзи его, Шинсо! – обыденным тоном произносит Гин, и занпакто послушно входит в череп ближайшей твари. Но вместо того, чтобы рассыпаться в пыль, пустой издает утробный рык, рана в его голове тут же затягивается. – М-м? – удивленно тянет Ичимару. Пустой наступает, Гину приходится отпрыгнуть, он бьет еще несколько раз и на втором десятке ударов тварь наконец вздрагивает и растворяется в воздухе, оставив после себя густое облако частиц. Затхлый запах расползается по округе, Гин морщится и приступает к следующему пустому.
Рядовые сражаются где-то позади, о них Гин вспоминает, только когда в уши вонзается крик. Слишком поздно. Он успевает увидеть только исчезающие в глотке ступни. «Минус один», - проносится в голове. Оставшиеся рядовые в ступоре, Гину приходится действовать быстро. Почему раньше никто не позвал его на помощь? Как глупо. Ичимару расправляется с оставшимися тварями в два счета.

- Прожорливые, да?

Рядовые смотрят с такой ненавистью, что становится не по себе.

- Давайте-ка вернемся, как-то здесь неуютно.

Одного из рядовых явственно трясет: то ли погибший был его другом, то ли страх совсем помутил разум. Ичимару кивком приказывает следовать за ним и всю обратную дорогу не оглядывается: смотреть на чью-то слабость – противно.

В кабинет к Айзену он является глубоко под вечер, когда дрожащие на стенах тени уже вытянулись и почернели. Айзен не поднимает головы: ему не нужно смотреть на Гина, видимо, в его рейацу все читается и так и наверняка отчет уже предоставили.

- Ты хотел огорчить меня?

Неожиданный вопрос. Улыбка сходит на нет, и Гин некоторое время молчит.

- Разве что вы бы об этом попросили, - обращение на «вы» выходит само собой.

Айзен поднимает взгляд, острый, как лезвие. Гин невольно вжимает голову в плечи и тут же шагает вперед, поближе к капитану. Подходит к самому столу, непринужденно улыбается, будто совсем ничего не произошло.

- Хорошо, - говорит наконец Айзен со вздохом. – Можешь идти.

Гин послушно ретируется. Капитан раздосадован, и почему-то Гин предпочел бы получить наказание, чем ощутить на себе снова это благодушие. На улице ни дуновения, полный штиль, Сейрейтей будто остановился, замер в ожидании. В нем нет ничего, кроме снующих теней, и Гин только одна из них. Очень некстати снова вспоминается Рангику, рыжеволосая и слишком солнечная для города, где смерть – верховное божество.

запись создана: 13.08.2014 в 22:46

@темы: Ичимару Гин, Bleach © Kubo Tite, Fiabilandia, Айзен Соуске, Творчество друзей, Любимые мальчики, Фанфики, Bleach